— Обижает? Так можем сдать в полицию. Анна нетерпеливо дернула плечиком:
— Не в этом дело, Саша! Он и прежде ко мне захаживал. Ситро лишнее боялся заказать — голь перекатная, тьфу! Не люблю бедных мужиков. Нет денег, так люби свою жену, а не ходи к веселым девушкам! И вдруг этот клиент заявился днями — что тебе павлин с хвостом разноцветным: часы на золотой цепочке, сапоги хромовые со скрипом, новое пальто, одеколоном французским на версту разит… Лыбится: «Я человек теперь состоятельный! Могу весь ваш бардак купить. И ты должна любить только меня. Иначе я сделаю из твоего замечательного тела отбивную котлетку с кровью». И так отвратительно заржал, зубы как у лошади — крупные и желтые…
— Как зовут его?
— Федор Юргин. Живет на Семеновской улице в доме Колесина. Он показывал мне пачку процентных бумаг…
— Умница! — Бекман чмокнул девицу в щеку. — Мне пора ехать!
Выходя из дома, осведомитель увидал, как к подъезду подкатил лихач. Из саней выскочил щеголевато одетый мужчина простонародного вида, крикнул извозчику:
— Жди меня! А вот тебе пока, поди, выпей водки… — он швырнул ассигнацию.
Лицо у гостя было некрасивым и узким, зато рост высоченный, тамбурмажорский. Бекман бросился ловить извозчика. Через десять минут он влетел в приемную Эффенбаха. Дежурному, задыхаясь, сказал:
— Пустите к полковнику! Наиважнейшее дело!
Эффенбах внимательно, ни разу не перебив, выслушал Бекмана. Когда тот замолчал, полковник еще выждал и лишь после этого спросил:
— Какой адрес «веселого дома»? — записал, пожал руку гостю и, простившись с ним, приказал: — Извозчику — запрягать! Со мной едут оба Русаковы. Иметь заряженные револьверы.
…Не прошло и часа, как верзила по фамилии Юргин давал показания в кабинете Эффенбаха.
ПЬЯНСТВО И БЛУД К БЕДЕ ВЕДУТ
Психологи давно отметили странную на первый взгляд закономерность: люди жестокие, бессердечные, обладающие большой физической силой, в критической ситуации чаще всего оказываются трусами и предателями. Так случилось с рядовым солдатом-запасником драгунского Новороссийского полка, из крестьян, по профессии каменщиком, Федором Юргиным. Едва ворвавшиеся в номер Анны Крюгер полицейские надели на него наручники, как этот ничтожный человек начал выкладывать полиции все, что мог, даже то, что не относилось к этому делу и никогда не могло быть узнано. Он донес на своего хозяина Ко-лесина, который прятал женские часы, взятые Юргиным у Карепиной, на свою жену Софью, случайно узнавшую о преступлении и, естественно, не донесшую на мужа. Не забыл и про свою мать, которую упросил сохранить ценные бумаги и пять золотых монет…
На первом допросе присутствовали кроме Эффенбаха, срочно снятый со своего поста на Пятницкой Филиппов и Гусаков-старший.
— Что, любезный, ты знаком ведь с Иваном Архиповым? — спросил Филиппов.
Юргин аж подпрыгнул:
— А я рази не сказал еще? Простите, господа командиры, все, все сейчас доложу. Вот ни столечко, — он показал кончик мизинца, — не утаю. Знаю, знаю этого проходимца… Все равно мне пропадать, так пусть и Ванька-паразит сгниет на каторге. Дело, значит, было так…
Впрочем, рассказ о своем преступлении в тот же вечер вели оба — и Юргин, и Архипов. Валили все друг на друга. Следствие продолжалось полтора месяца. На суде была выявлена довольно объективная картина. Суть ее в следующем.
Юргин и Архипов оказались не только давно знакомыми, но даже родственниками. Летом они некоторое время вместе работали штукатурами. Юргин получил громадную для него сумму — 300 рублей. Как на грех, в это время в больницу попала его жена. Кто-то однажды сманил Юргина в публичный дом. Парню там понравилось. Он зачастил с визитами к дамам легкого поведения. Деньги быстро разошлись. Тогда он промотал много домашних вещей, спустил почти всю одежду жены. И так пристрастился к порочной жизни, что уже остановиться не мог.
Когда жена вернулась домой, начались безобразные скандалы со взаимным рукоприкладством.
Однажды за выпивкой Архипов сказал Юргину:
— Моя барыня продала дом. Отхватила 30 тысяч! Куда ей, старухе, такой капитал? — Это была выдумка, болтнул с пьяных глаз.
Юргин встрепенулся:
— А где она хранит деньги?
— Этого досконально знать не имею возможности. Не исключается, что таскает за собой в саквояже. По вечерам на Пресню к дочке ездит вместе с саквояжем.
Юргин ни слова не сказал приятелю о задуманном. Несколько дней он следил за Карепиной. Однажды подловил удачный момент, вырвал сумку; и удачно скрылся. Увы, в сумке оказались гроши. \ На другой день он отдал из этих денег два рубля Архипову и с укоризной сказал:
— Ванька, ты меня с толку сбил. Твоя бабка в сумке деньги не носит. Где лежат 30 тысяч? Ты взял свою долю, обязан мне всячески содействовать.
У Ивана глаза полезли на лоб:
— Какую такую долю?
— А два целковых! Так что, ты мой соучастник.
— И что я должен делать?
— Первое, всем рассказывай, что возле дома ты видишь бабешку, переодетую в мужчину. Этим мы собьем со следа. А главное: разведай насчет капитала… Куда бабка прячет? Иван пошел на попятную:
— Да может это все игра фантазии — 30 тысяч? Не продавала Варвара Михайловна дома. И денег у нее таких нет. Все больше конской колбасой питается. В столе письменном у ей лежит.
— Не темни, Ванька! Боишься? А зря! Дурья твоя башка, одним махом разбогатеем, от девок отбоя не будет. Девок любишь? И я люблю. А они деньги уважают. У меня в голове мысль имеется. Сделаем так, что никто на нас не сообразит. Станем богатыми, а бабке все равно скоро помирать пора.
— А как не найдем деньги?
— Найдем! Они, старые, только прикидываются казанскими сиротами, а в чулках или клубках с нитками миллионы. Отыщешь!
Вот строки из судебного отчета:
«Юргин несколько раз побывал в доме Карепиной во время ее отсутствия. Он хотел вскрыть двери в комнаты хозяйки, но Архипов того не допустил. Юргин не менее 10 раз водил Архипова в трактиры, где угощал водкой и чаем. Каждый раз он заводил разговор об убийстве Карепиной. Он говорил, что у него есть такой чемодан, в который он засунет мертвое тело, а коли оно целиком не полезет, так и разрубит на куски. После этого дело легко пойдет: чемодан вывезет за город, свалит в овраг. Тут хищники разнесут покойную до последней косточки, а если что останется, так весенняя вода остатки следов смоет. Так что, концы в воду…».
Эффенбах вопросительно поднял глаза на Ивана:
— Вы, Архипов, говорите, что не желали беды вашей барыне. Но как тогда понимать ваше молчание? Почему об ужасных намерениях Юргина вы не сообщили нам?
Иван помолчал, покрутил задумчиво головой и уж потом, глубоко вздохнув, произнес:
— Да ведь в таком случае что со мной сталось бы?
— Заслужил бы признательность!
— Вашу — это точно. А Варвара Михайловна после сей откровенности непременно бы отрешила меня от должности. Не смогла бы она простить столь неизящное знакомство-с! А я ведь очень дорожил местом.
— Признаюсь, я думал, Иван, что ты гораздо умнее.
— Что я сказал не так?
— Не сообщив о намерениях Юргина, вы обрекли жертву на заклание. — Эффенбах иронически улыбнулся: — У покойников в услужении, сколько мне известно, еще никто не состоял. Разве что кладбищенские смотрители.
— Я смекал, что Юргин не способен совершить смертоубийство. Думал, куражится! «Нет, говорил я себе, такой не сумеет поднять руку на беззащитную старуху!»
— А вышло иначе…
— Да, Юргин поступил хуже зверя. — И, потупясь, Иван добавил: — Я тоже хорош.
Далее допрос принял несколько неожиданный для Эффенбаха характер:
— Вы, Архипов, признаете, что пять золотых червонцев, обнаруженных у вас при обыске, похищены у Карепиной?
Иван упрямо помотал головой:
— Повторяю: нет! Это мое. Почитай, вся деревня наша знает, что дед их оставил мне.
— А отец ваш подтвердит?